Токийская повесть

Престарелые супруги Сюкиси (Тисю Рю) и Томи (Тиэко Хигасияма) отправляются из южного Ономити в далёкий Токио, в гости к своим детям. Те проявляют показную радость, но слишком заняты работой и повседневными делами, чтобы уделить им внимание. Наконец стариков спроваживают в находящийся поблизости морской курорт Атами. Наиболее тепло и радушно к пожилым супругам относятся не трое их детей и даже не внуки, а Норико (Сэцуко Хара), вдова их погибшего на войне сына.

В фильме разочарование, горечь и утраты показаны как неизбежные спутники старения, однако последние кадры оставляют просветлённое чувство: хотя старик Сюкиси сидит в опустевшем доме совсем один, по улице едет автобус, с реки гудит пароход — жизнь идёт своим чередом^[1].

Сценарий вдохновлён фильмом Лео Маккэри «Уступи место завтрашнему дню» (США, 1937), который был снят по роману Джозефины Лоуренс^[англ.] «Годы так длинны». Одна из театральных адаптаций этого романа известна советскому зрителю по спектаклю Анатолия Эфроса «Дальше — тишина…» (1978, c Фаиной Раневской и Ростиславом Пляттом).

• Сюкиси (дед) и Томи (бабушка)
  • Коити (старший сын)
    • Фумико (жена Коити)
    • Минору (сын Коити и Фумико)
    • Исаму (сын Коити и Фумико)
  • Сигэ (старшая дочь)
    • Курадзо (муж Сигэ)
  • Сёдзи (средний сын, погиб на войне)
    • Норико (вдова Сёдзи)
  • Кэйсо (младший сын)
  • Кёко (младшая дочь)

В конце ленты хорошо слышно, как в пустом доме тикают часы. Безупречное чувство времени, способность переводить на язык кино ритмы повседневной жизни — «козыри» режиссёрской манеры Ясудзиро Одзу^[2]. Старость, одиночество и смерть трактуются им в духе восточной философии — как проявления естественного круговорота жизни^[3]. Неслучайно в конце фильма, как и в его первых кадрах, в сторону Токио спешит поезд.

Как и у Миядзаки, в фильмах Одзу нет героев и злодеев^{[прим 1]}. Все действующие лица принадлежат к одной семье, где у каждого есть свои причины действовать так, а не иначе^[5]. Бесчувственность детей в отношении родителей вызвана не злобой или неблагодарностью, а необходимостью заботиться о собственных детях^[6]. Зрителю представлены мотивы поведения не только старшего, но и младшего поколения^[6].

Не впадая в мелодраматизм и избегая трагедийного пафоса, Одзу спокойно и трезво констатирует, что мир постоянно меняется, причём далеко не всегда в лучшую сторону^[3][7]. Борьба за существование в многомиллионном Токио плохо совместима с душевной восприимчивостью и почтительностью к старшим, хотя обрядовая сторона вековой японской жизни ещё даёт о себе знать^[6].

Единственное драматическое событие фильма — смерть матери — незаметным образом вырастает из потока повседневной жизни и воспринимается как его органичная часть, естественное звено в цепочке причин и следствий^[4]. Герои Одзу не делают ничего значительного, но неприметно для самих себя они ежеминутно принимают решения, которые предопределяют содержание их жизни^[4].

Как и другие послевоенные ленты Одзу, «Токийская повесть» утверждает высшую ценность повседневной жизни в лоне семьи, в душевной гармонии с близкими людьми. По результатам глобального опроса кинокритиков, проведённого британским изданием Sight & Sound в 1992 году, «Токийская повесть» вошла в тройку величайших фильмов в истории кинематографа^[8]. С тех пор картина Одзу регулярно фигурирует в подобных списках (по версиям А. Каурисмяки, Дж. Джармуша, Р. Эберта — в первой десятке)^[9].

По результатам опроса 2012 года «Токийская повесть» подтвердила своё место в тройке лидеров^[9], причём в ходе опроса 358 кинорежиссёров за произведение Одзу было подано больше голосов, чем за любой другой фильм^[10].

• Дональд Ричи. Одзу = Ozu / Пер. с англ. М. Л. Теракопян. — Новое литературное обозрение, 2014. — 264 с. — (Кинотексты). — ISBN 978-5-4448-0159-8. Архивная копия от 11 февраля 2017 на Wayback Machine

• John Gillett, David Wilson. Yasujiro Ozu: A Critical Anthology. — British Film Institute, 1976. — 42 с. — ISBN 978-0851700489.